Мне, как сказку, приговор читал судья, а за окнами вовсю февраль свистел,
Говорил, что подрасстрельная статья мне начертит номерочек на кресте.
И я был с ним откровенен и на «ты», он под стол пешком ходил, когда я пел.
Я прошел уже Лубянку и Кресты, когда он за школьной партою сидел.
Я с пеленок знал понятия в делах и с ворами я законными дружил.
Меня мама на этапе родила, когда батю в хате опер уложил.
Покажите мне такие города, те селения, в которых не бывал.
Ну, покажите мне — где не был никогда, где не дрался, где не пел, не воровал.
Я менял, как карты, женщин и дома, а по-пьянке за себя не отвечал,
И по мне частенько плакала тюрьма, так и я, бывало, сам по ней скучал.
И столыпинский, прицепленный в хвосте, поджидает полуночный воронок,
И судья мне, как художник на холсте, вырисовывал последний в жизни срок.
И родная, вся в брильянтах и слезах, до машины провожает, как всегда.
Я к тебе ещё вернусь, какой базар, если вышку поменяют на года!
Мне, как сказку, приговор читал судья, а за окнами вовсю февраль свистел,
Говорил, что подрасстрельная статья мне начертит номерочек на кресте.
